Как выжить после сланцевой революции?

06.05.13 15:04

В энергетике все только кажется стабильным и предсказуемым. Однако даже в недавней истории есть примеры реализации сценариев, которых никто не ожидал. Когда более десяти лет назад мы работали над Энергетической стратегией России до 2020 г., аналитики Министерства энергетики прогнозировали, что добыча нефти в России к 2020 г. по максимальному сценарию составит 350 млн т в год. Сейчас это смешно, но тогда смешно не было. В 1990-х был период очень длительного падения, стагнации. Не удивительно, что ученые на базе своих инертных воззрений таким видели самый оптимистичный вариант развития событий. Но уже в декабре 2001 г. стало известно, что по итогам года добыто 345 млн т. Внезапный рост был связан с приватизацией отрасли. Частные компании взялись за интенсификацию разработки месторождений и получили результат, существенно отличавшийся от всех теоретических выкладок.

Примерно то же самое мы наблюдаем сейчас на глобальном энергетическом рынке. Стали очевидны важные конкурентных тенденции, которые еще несколько лет назад абсолютно никто не прогнозировал. Если вспомнить ситуацию семи-восьмилетней давности, то картина казалась полностью предсказуемой.

Есть десяток стран, которые в совокупности примерно производят 6 % мирового ВВП, но при этом контролируют две трети мировых запасов углеводородов. Это страны Персидского залива, Россия, Венесуэла. И при этом есть страны, производящие 90 % мирового ВВП, но имеющие 10 % запасов углеводородов. Это все крупнейшие экономики — США, Евросоюз, Китай, Япония, Индия. Причем этот дисбаланс со временем только усиливался, потому что добыча, топливные резервуары и запасы в крупных экономиках истощались. Предполагали, что и в дальнейшем будет расти зависимость от нескольких крупных поставщиков энергоресурсов. Альтернатив было не видно. Это обуславливало конкуренцию стран-потребителей — кто лучше договорится с поставщиками, и привносило весомую геополитическую составляющую.

Но за несколько лет ситуация кардинально изменилась. Изменилась навсегда. Она уже не вернется к доминированию некоторых крупных поставщиков. Сейчас России и другим нефтедобывающим странам пора задуматься, а что они будут делать с этой изменяющейся ситуацией.

 

В положении «советской буфетчицы»

То, что мы наблюдаем в нефтегазовой сфере, примерно сопоставимо с тем, что сто лет назад происходило с каменным углем. Уголь был чемпионом, черным золотом, главной энергетической валютой мира. Но внезапно, с развитием транспортных средств, которые работали на продуктах переработки нефти, уголь потерял стратегическое значение. И хотя он до сих пор играет серьезную роль в энергетическом балансе, он стал «просто углем».

Угольный рынок стал намного более конкурентным, чем нефтегазовый. Не было таких глобальных всплесков цен, связанных с ожиданием дефицита и т.д. Получилась более сбалансированная картинка. Россия в результате угольных реформ стала экспортером угля, но сверхприбылей никто из этого не извлекает. Подобная ситуация в перспективе, скорее всего, нас ожидает и на рынке нефти и газа. Углеводороды по-прежнему будут производиться, потребляться и экспортироваться. Но фактора сверхприбыли и геополитической значимости, вокруг которого мы привыкли надувать щеки, уже в ближайшее время не будет. Он сдуется, как воздушный шарик.

Однако мы строили свои предположения на том, что всегда будем на нефтегазовом рынке в роли одного из немногих значимых игроков, к нам будет стоять очередь, а мы сможем рассуждать как советская буфетчица: «Вас много, а я одна». Мне кажется, что исходя из стратегических тенденций, которые были в нашей политике в последние годы, мы не готовы к изменению ситуации. Могу напомнить, что четыре года назад, 21 апреля 2009 г. Дмитрий Медведев, тогдашний президент, обозначил основные пути России в международном энергетическом сотрудничестве. Он опирался на то, что потребление энергоресурсов в мире будет увеличиваться, спрос на услуги ограниченного круга богатых углеводородами стран будет только расти. А, значит, у производителей нефти и газа будет возможность диктовать условия, заключать долгосрочные контракты с большими гарантиями.

 

Революция в последствиях

Но сегодня мы видим, что конкуренция приходит в самые инертные сферы, где никто никогда не ожидал, что она возможна. И яркое тому свидетельство — сланцевая революция. Не останавливаясь подробно на самом явлении, поговорим об основных его последствиях. Я бы выделил три типа таких последствий.

Первое — это собственно последствия для мирового рынка газа, который в значительной степени был зависим от очень узкого круга поставщиков и обладал высокой инертностью из-за того, что нуждался в дорогостоящей инфраструктуре, обеспечивающей доставку сырья из пункта А в пункт Б. Газ — это не нефть, которую рентабельно бочками возить из любой точки земного шара в любую другую. Теперь же мы приходим к ситуации, когда газ смещается в ту же сферу, что и уголь. Он есть везде, его добывают многие страны. Никто не попадает в геополитическую зависимость от поставщиков угля, если его не получается приобрести в одном месте, всегда можно обратиться в другое.

Сходная картина становится все более очевидной и для природного газа в результате сланцевой революции. Вопрос не только в том, что американский рынок закрылся, а в том, что, во-первых, запасы сланцевого газа есть и в других странах. И прежде всего в том самом Азиатско-тихоокеанском регионе, который считается основным перспективным потребителем, так как здесь находятся зависимые от импорта страны с растущими экономиками.

Ситуация на рынке природного газа изменилась навсегда. Сжимается та территория, где поставщики могут диктовать условия. Даже в Восточной Европе, где мы всегда безраздельно доминировали, начинают разрабатываться собственные сланцевые запасы. Строятся терминалы СПГ в Литве, Польше, Румынии, Хорватии, Турции, куда может поступать и тот же американский газ. Ведь Америка теперь стала экспортером.

 

Нефть — на очереди

Второе последствие сланцевой революции в том, что она начинает сильно влиять на рынок нефти. Здесь происходят те же самые процессы более активной разработки нетрадиционных запасов. И шельф, и сланцы, и малопроницаемые пласты.

На основе теории известного геофизика Кинга Хабберта мы предполагали, что добыча нефти в мире когда-то неизбежно достигнет пика, после чего будет только падать. Начнутся ресурсные войны, цены поднимутся до заоблачных высот. Что же произошло в последние 10 лет за счет развития добычи нетрадиционных источников нефти в Соединенных Штатах? Мы видим, что в отличие от того, что писали ученые, и любят повторять консервативные геологи, у кривой добычи есть как минимум еще один пик.

Добыча нефти в США, начиная с 2005 г., начала резко расти, увеличилась на 20 %. Остановки этому процессу не видно. Напротив, есть перспективы развития добычи из нетрадиционных источников на фоне не менее важного процесса экономии, проведения политики по сдерживанию спроса на нефть. Мы видим, что впервые появился прогноз (выполнен Международным энергетическим агентством в ноябре 2012 г.), в котором сказано, что в 2020 г. США перестанут быть нетто-импортером нефти, собственные добыча и потребление сравняются. В результате этот рынок для импорта нефти закроется.

Думаю, не надо говорить о том, какие у этого могут быть стратегические долгосрочные последствия. Мало того, что нетто-импорт США сегодня составляет примерно треть от нетто-импорта т.н. «большой пятерки» крупнейших потребителей нефти (США, ЕС, Китай, Япония, Индия). Важнее то, что спрос на нефть будет сокращаться в других странах.

Часто говорят, что экспортеров спасет спрос Китая и Индии. Но так ли это? На сегодняшний день совокупный рост спроса на нефть в Китае и Индии составил 3,7 млн барреля в день к уровню 2005 г. В странах Запада (США, Европа, Япония, Канада) спрос сократился более, чем на 4 млн барреля в день. Рост спроса в Китае и Индии не перекрывает его снижение в западных странах. И здесь дело не только в кризисе. Очевидно, что процесс начался до кризиса, и он имеет системный характер. Он — следствие и высоких цен, и технологической революции, и политики, направленной на сокращение потребления.

Если говорить о дальнейших тенденциях, мы видим, что, к примеру, Китай перенимает меры экономии у западных стран и активно их внедряет. Это меры по экономии нефти как источника энергии на транспорте, по переводу грузового и пассажирского парка на другие источники топлива. Это делается централизованно. Руководство Китая прекрасно понимает проблемы, связанные со своей зависимостью от импорта нефти. И, конечно, имея перед собой готовую модель, как с этой зависимостью бороться, они будут ее использовать.

 

Конец спроса

И, наконец, третью группу последствий описывает отчет аналитиков City под названием «Мировой спрос на нефть. Конец близок». Помните, мы говорили о том, что пика добычи нефти не будет. Однако появляется другая напасть для тех, кто привык делать сверхприбыли на зависимости покупателей от энергоресурсов. Прогнозируют, что после 2020 г. мировой спрос на нефть достигнет пика, и начнет сокращаться. И дальше уже никогда расти не будет.

В значительной степени это связано с теми мерами экономии нефти, о которых говорилось выше, но не только. Во многом это следствие той самой сланцевой революции, которую все сейчас обсуждают. Почему? Потому что удалось найти глобальную альтернативу нефти как источнику энергии на транспорте, и это природный газ. Этот фактор разворачивается сегодня во многих странах-потребителях. Сочетание экономии нефти и значительного перевода транспортных средств на природный газ, изобилие которого мы теперь наблюдаем, может привести к падению спроса на нефть. Это нечто совсем новое на мировом энергетическом рынке. Раньше никто не говорил об этом всерьез. Считалось, что мировая экономика будет расти, как и уровень жизни во всем мире. Но оказывается, что эти вещи не обязательно взаимосвязаны. 

 

Что делать?

Появление конкуренции на мировом нефтегазовом рынке превращается в действительно серьезную проблему для России. Особенно с учетом того, как многие наши руководители видят ситуацию. К примеру, в своем недавнем выступлении глава Газпрома Алексей Миллер говорил, что производство сланцевого газа в США — это пузырь, что фактически нет ни одной рентабельной скважины и т.д. На мой взгляд, если вы занимаетесь бизнесом, и есть какие-то очевидные риски, угрожающие вашей конкурентоспособности, то вы просто обязаны без всякого шапкозакидательства сесть и серьезно эти риски просчитать и выйти со стратегией, как вы сможете на эти риски ответить. Странно говорить, что этих рисков просто не существует. Много есть примеров в мировой истории, чем такой подход заканчивается.

Я среди тех, кто призывает российское руководство и российские энергокомпании учитывать фактор нарастающей глобальной конкуренции на энергетических рынках, который радикально меняет картину растущей зависимости всего мира от нескольких счастливых поставщиков. По газу мы уже теряем рынок в Европе. А по нефти ситуация придет, как минимум, к стабилизации цен, а, возможно, и к их снижению. Представьте, если баррель нефти упадет до 80 долл., а с учетом существующих прогнозов, это абсолютно реально, что будет с бюджетом нашей страны в этой ситуации?

Сегодня очень важно полностью переосмыслить нашу глобальную маркетинговую стратегию. Понимать, что теперь будет много разных источников нефти и газа, причем вовсе не только сланцевых. Посмотрите, как активно ведутся разработки на шельфе. Вдруг стала реальной перспектива добычи газа в Черном море и восточном Средиземноморье. Израиль разрабатывает свои месторождения и скоро станет экспортером. Запасы углеводородов есть в Египте, Ливане, Сирии, Греции. Кипр, маленький островок, после 2030 г. может выйти на уровень добычи газа больше 50 млрд кубометров в год при том, что собственное потребление там минимально. Будет расти украинская черноморская добыча. Румыны открыли на шельфе Черного моря крупные запасы газа. В этой ситуации странно тянуть большую дорогостоящую трубу под названием «Южный поток».

Нам нужно учиться быть конкурентоспособным и не рассчитывать на сверхприбыли. И мы умеем это делать! Наши угольщики никогда не были в такой тепличной ситуации, как нефтяники и газовики. Россия (РСФСР) всю свою историю была нетто-импортером угля, то есть потребляла больше, чем добывала сама. В 1997 г. мы впервые стали нетто-экспортером, и теперь на третьем месте в мире после Австралии и Индонезии, обогнав ряд крупнейших игроков этого рынка. Мы умеем работать в конкурентных условиях там, где нет излишних самоуверенности и опеки со стороны государства.

 

Владимир Милов, генеральный директор ООО «Институт энергетической политики»

Записала Екатерина Зубкова

Фото автора и Олега Никитина

Читайте также: